«Ненормальная, неуравновешенная», - попытались навесить на неё ярлыки военные командиры. Может быть, она и обезумела, но только от горя. Тогда, в августе 2000-го года, когда утонула атомная подводная лодка «Курск», мать старшего лейтенанта Сергея Тылика готова была кинуться на адмиралов с кулаками и сорвать с них погоны. Она требовала отставки командующего Северным флотом… И не потому, что в холодных водах Баренцева моря остался её сын, а потому, что слишком мучительными показались ей эти дни неизвестности и откровенной лжи. Говорят, что время лечит, но только не материнское сердце. Спустя 14 лет Надежда Павлова вспоминает события 14-летней давности и всё ещё ждёт покаяния.
- К сожалению, о гибели «Курска» нам сразу никто не сообщил. Подробности трагедии мы вынуждены были узнавать окольными путями, - вспоминает Надежда Павлова. - Когда уже правду было скрыть нельзя, нам сообщили, что подлодка лежит на дне. И тут среди родственников началась паника. Мы хотели знать, какие меры предпринимаются для спасения ребят, но нас держали в неведении. Даже списки экипажа не сразу обнародовали. Сначала приехало военное командование. За ними подтянулись в гарнизон высокие чины из Москвы. Только товарищ Попов (Вячеслав Попов, командующий Северным флотом в то время. - Авт.) не предпринял ни одной попытки с нами встретиться. После каждого выпуска новостей нас собирали в Доме офицеров и вели разъяснительную работу. Нас уверяли, что у наших мальчиков есть воздух. Что все они живы… И подают сигналы… Этими призрачными обещаниями нас кормили семь дней… И тут по телевизору мы видим, как командующий Северным флотом демонстративно перед камерами снимает кокарду, пускает скупую мужскую слезу и произносит свои знаменитые слова: «Извините, я ничего не смог сделать». И я, и все, с кем я в то время общалась, расценили это заявление Попова как попытку спасти свою честь и погоны. Наверняка ему было действительно жаль подводников. Но в тот момент он спасал не лодку «Курск», а свою карьеру.
- Много было шумихи после репортажа «НТВ», где показали, как вам сделали укол во время вашей обличительной речи в видяевском Доме офицеров (ДОФ). Так всё-таки вам пытались «заткнуть» таким образом рот или оказывали медицинскую помощь?
- На следующий день после телевизионного обращения Попова в ДОФе состоялась очередная встреча с родственниками членов экипажа. Клебанов, на тот момент председатель комиссии по спасению подводной лодки, рассказал собравшимся, что поиски завершены. Что, к сожалению, никто не уцелел, поэтому 23 августа объявляется днём траура… Меня поразило, каким холодным тоном, с каким равнодушием, словно произошло что-то обыденное, нам поведали о гибели наших сыновей. Моё терпение иссякло. Я почувствовала, что больше не могу молчать. И всё, что накипело, я выплеснула наружу, крикнув, что командованию в полном составе надо снять погоны и уйти, ведь они погубили 118 человек.
И в этот момент меня обступили и прямо через одежду сделали укол. Перед глазами поплыл туман, ноги стали ватными, речь отнялась. Меня просто вынесли из зала на руках. После чего всех корреспондентов тоже удалили из Дома офицеров. Ну а когда я пришла в себя, собрание уже было закончено. Те, кому я адресовала свою обвинительную речь, ретировались…
- А что было дальше? Вам позволили встретиться с прессой?
- Нет. Журналистам заявили, что я нахожусь на лечении в психиатрической больнице в СанктПетербурге и встреча со мной невозможна. А я тем временем жила в гарнизоне и занималась общественной работой вместе с другими матерями и жёнами. Понимаете, мой муж Николай Григорьевич четверть века прослужил подводником. У него на тот момент было 14 боевых походов. Он всякие видел нештатные ситуации, но то, что случилось с «Курском», в голове не укладывалось. Во-первых, мы не могли докопаться до правды о происходящем. Во-вторых, было совершенно не понятно, что ожидает семьи погибших. Из практики мы знали, что вдов и престарелых родителей обычно оставляют на произвол судьбы. Мол, вы знали, где служат ваши мужья и сыновья, от потери кормильцев никто не застрахован. Но тут особый случай. Средний возраст экипажа атомохода «Курск», не считая командира и старпома, составлял 30 лет. У всех остались молодые жёны. Растерянные девчонки с одним, а то и с двумя детьми на руках. Надо было что-то срочно предпринимать. В итоге мы добились и выплат, и жилья для жён и детей погибших.
- Тем не менее вы снова попали на передовицы газет в декабре 2000 года. Во время церемонии награждения в очередной раз заклеймили военное командование Северного флота.
- Прошло почти полгода после трагедии. В декабре было решено наградить наших ребят. За три дня до этой церемонии мне позвонил помощник командира дивизии по воспитательной части, который клятвенно меня умолял больше нигде «не высовываться»… И вот настал день награждения. Это был скорбный момент в нашей жизни, потому что мы не ожидали, что нашим ребятам дадут ордена Мужества посмертно – и всё. Дело в том, что за год до трагедии, в 1999 году, атомоход «Курск» был в боевом походе. Экипаж отработал на «отлично». И все члены атомного подводного крейсера, в том числе и наш Серёжа, были представлены к различным наградам. Однако свои медали и ордена при жизни они так и не получили. Мы поинтересовались, а куда же пропали те награды. Нам ответили, что дважды посмертно не награждают. Выходит, что документы целый год пролежали «под сукном». В этот момент я вышла на трибуну к микрофону…. Вячеслав Попов тут же встал и направился к выходу, на ходу бросив фразу: «Она психически неуравновешенная, а у нас на флоте служит. Быстро уволить её. Чтобы я никогда больше её не видел и не слышал…»
- И вы больше не встречались с командующим Вячеславом Поповым?
- Нет, не встречалась. Мы с мужем уехали из Видяево в Анапу. Там наша родина, там родился Серёжа. Все последующие месяцы мы жили в ожидании подъёма лодки. Когда «Курск» достали и показали по телевидению то, что от него осталось, особенно в носовой части корабля, моё сердце ёкнуло. В душе всё оборвалось, потому что я почувствовала, мой сын находился именно там, в этой груде железа. И маленькая надежда, что я смогу забрать его тело и похоронить, в этот момент начала таять. Мы дважды прилетали на опознание, в последний раз в марте, когда уже все останки подняли… Меня часто спрашивают, а как можно было в этих фрагментах что-то разобрать? Своё родное и дорогое узнаешь из тысячи. Как только мне показали останки, я тут же поняла это он. А потом невестка отвезла их в Петербург, так что Сергей вместе с остальными ребятами лежит на Серафимовском кладбище. Туда мы приезжаем каждый год. А вот на самих похоронах нас с мужем не было. И не потому, что мне было морально тяжело, а потому, что я не хотела видеть высокопоставленных лжецов. Почему было сразу не признать, что лодка утонула и весь экипаж погиб? Зачем надо было столько времени врать? Не понятно, как собирались и тратились средства, которые перечисляли семьям погибших люди со всего мира. Нам говорили, что вёлся строгий учёт. Дело даже не в деньгах, они не заменят мне сына, а Лизоньке папу.
- У вас подрастает внучка?
- Меня радует, что у моего сына остался ребёнок. Лизе на момент аварии было всего 11 месяцев. Она, скорее всего, и не помнит отца живым. Пока была маленькой, то ко всем молодым людям в возрасте Серёжи интуитивно тянула ручки. Теперь она знает, что папа геройски погиб, защищая свою Родину.
- Какая она - жизнь после «Курска»?
- Знаете, когда в Видяево отмечали годовщину гибели «Курска», нашу семью даже в списки не включили. Видимо, боялись, что я снова буду выступать, взывать к совести, говорить нелицеприятные вещи. А я и не собиралась. С тех пор, конечно, много воды утекло. Я не скрою, что следила за карьерой Попова. Помню, когда он стал сенатором и работал в Совете Федерации, я увидела его интервью в программе «Парламентский час». Он заявил с экрана, что и сегодня, не задумываясь, отдал бы приказ «Курску» на выход в море. Смерть наших детей не стала для него уроком, она так и осталась для адмирала «учениями». А ведь мой Серёжа тоже мечтал стать адмиралом. Когда-нибудь я напишу о нём книгу, правда, она будет очень короткой, ведь он прожил всего 23 года.
- А каким был ваш сын?
- Душа компании. Весёлый, добрый и очень целеустремлённый. С пяти лет решил, что будет подводником, как и отец. 90-е годы прошлого века были на флоте голодные. Но сколько мы его ни убеждали выбрать профессию посытнее и поспокойнее, он не соглашался. «Я переслужу своего отца. Он капитан первого ранга, а я буду адмиралом!» - говорил он в то время.
Школу окончил с золотой медалью, военное училище - с красным дипломом. Когда распределили в Западную Лицу на лодку, которая должна была пойти на утилизацию, чуть не плакал. Массу усилий приложил для того, чтобы перевестись на «Курск». Благо командир атомохода Лячин знал его с детства. Помню, вернулся Серёжа из первого похода, спрашиваю: «Ну что, сынок, устал?» А он отвечает: «Мне хватит три дня на берегу, и снова хочу в дальний поход». Следующий его поход оказался длиною в вечность.
МурманскАнапа. 2014 год.
